Тюремные истории #

Елена и маньяк из Украины

Это история про вечную ждулю, потому что её мужа не выпустят никогда, и к счастью. Здесь имена не изменены, по крайней мере нами. Девушка из Ярославля узнала однажды о деяниях настоящего чудовища — маньяка-педофила из Украины Сергея Ткача, который убил более 40 детей. Сам он говорит, что убил больше 100 детей в возрасте от 7 до 17 лет. Маньяк был престарелым — на момент знакомства ему было за 60 лет, а Елене — за 20. Девушка увидела его по телевизору и сразу влюбилась, она начала писать письма по всем тюрьмам Украины и наконец нашла его. Завязалась переписка.

Через какое-то время Елена отправилась на свидание. Первое проходило под присмотром охранников, и девушка с маньяком поговорили через пластиковый барьер. На второе их уже оставили в отдельной комнате. Через некоторое время Елена поняла, что беременна. После этого заключённый и ждуля решили пожениться. Счастью девушки не было предела. Её совершенно не смущали злодеяния возлюбленного, она говорила, мол, это не её дети, ей нет до этого никакого дела.

Вскоре Елена родила дочку, которую назвали Елизаветой. Сейчас молодые планируют ещё двоих детей, а Сергей мечтает жить на Дальнем Востоке — там, где заканчивается железная дорога.

Котопёс[править]

Эта история, не криповая и без мистики, но внимания заслуживает. А после неё уже напишу последнюю, которая случилась непосредственно со мной, уже на другой тюрьме.

Итак, там же на пятом централе, был продольный мусор, малолетки прозвали его Котопёс. Суть в том, что по ночам, в ночь его дежурства, можно было услышать тихое мяуканье или тяфканье с продола (тюремного коридора). Подходишь к тормозам, прислушиваешься, слышишь шорох и лай. Можно самому тихонько мяукнуть и в ответ услышишь либо жалобное мяу, либо лай. Так вот это корпусной мусор так развлекался.

Дело в том, что делал он это не для того, чтобы забавлять малолетних подследственных. Мяукал он в дежурства и на взрослом корпусе, и на малолетке. И всегда только ночью. Кукушкой мент был явно двинутый, но его никто не увольнял — держали. Может и сейчас он там работает, хотя был уже в возрасте. Что двинутый, доказывает даже тот факт, что на проверке в моей хате, он схватил рукой за мудя одного из пацанов, за что получил с правой в ухо (пацана даже в изолятор за это не отправили).

Ну так вот по тюремной легенде, этот Котопёс когда-то участвовал в жёстком подавлении бунта в составе «маски-шоу». Поговаривали, что в тот день тюремный спецназ лютовал особо жёстко, и с одного из самых жестоких, сорвали маску, засветив лицо. Это и был Котопёс. После чего, блатные цинканули на волю, и у Котопса вырезали семью — жену и дочь. Не знаю уж , правда или нет, но говорят, что кукушкой он поехал именно после этого.

В спальне один пацан спросил у меня:

-Ты из Волгограда?
-У меня сестра там живет и я жил недолго, в Кировском районе.
-Ты мой земляк. Я тоже оттуда. На зоне из Волгограда больше никого нет. Пошли поговорим.
Мы вышли из поиещения и сели на пустую лавочку.
-Я Малик. Мне тридцать дней осталось, откидываюсь. Про зону так скажу. Сначала осмотрись. Месяц новичков не трогают. Если нарушать не будешь. Тут есть актив и вор. Страшное нарушение- двойка в школе. Учись хорошо. За месяц присмотришься, сам все поймешь. Работа нормальная, мебель обиваем. Видеться и болтать можем вечерами. С чухами и марехами не болтай. Меньше говори- веди наблюдение.Мытье полов по очереди, но не для всех. Актив и воры не моют. Я-старик, тоже не мою. Твоя очередь мыть через месяц. Если че попросят, не вздумай помогать, гляди в оба. Пойдем на толчок.
Остановились у туалета.
-Один сюда не ходи, а если приспичит- прячь беретку, а то отнимут, будет делов.
Проболтали мы с Маликом почти до отбоя. Около десяти нас построили, посчитали и все пошли спать.

Почему вы не молчите и рассказываете мне свою историю?

Я хочу развенчать мифы о тюрьмах и людях, которые там содержатся. Советская система нанесла огромный урон всем нам, и от нее надо избавляться.

Если мы хотим жить в цивилизованном обществе и в правовом государстве, то кошмару, о котором я вам рассказала, не может быть места в нашей стране.

Какими бы люди ни были, и чтобы они ни совершили, они не должны жить, как скот. (Хотя скот живет лучше, потому что у него как минимум есть доступ к свежему воздуху, а если он заболеет, его будут лечить).

Я хочу, чтобы люди знали, что происходит в современных тюрьмах в нашей стране, чтобы у них не было оправдательной фразы «а я не знал».

Пусть читатели сами сделают вывод, чье преступление страшнее: той девочки, укравшей лестницу, или начальника тюрьмы, который ежедневно допускает преступления против здоровья, чести и достоинства человека?

«Мои показания», Анатолий Марченко

Однажды к нам приехал лектор, и зэки завели с ним спор-разговор о положении в лагерях.

— Да чем же у вас плохо? — возмутился лектор. — Стадион, волейбол, библиотека, полным-полно цветов!

— Вы забыли, что на могилах тоже растут цветы, — ответил ему заключенный Родыгин.

Обложка книги Анатолия Марченко «Мои показания» / Иллюстрация А. Русака

Анатолий Марченко написал свою книгу в 1967 году, после первых восьми лет в Карагандинском исправительно-трудовом лагере. Тогда он оказался ненадолго на свободе, после чего снова отправился в лагеря, теперь уже на десять лет. Пробыв на воле три года, Марченко снова был осужден на десять лет лагерей и пять лет ссылки в 1978 году. На свободу он уже не вышел. В 1986 Марченко объявил голодовку с требованием освободить всех политических заключенных Советского союза, голодал 117 дней и умер. Тогда у власти уже был Горбачев, который провозглашал «демократический социализм», шел первый этап перестройки. «Мои показания» — жуткая книга о послесталинских политических репрессиях и о тюрьмах, в которые попадали жертвы этих репрессий.

«Генеральский супчик»

Проверяющего накормили едой, сделанной из помоев.

Бывает так, что еду для осужденных готовят не в самой зоне, а рядом, при поселении. Готовят расконвоированные зеки. Вот в одной такой зоне расконвойники не отличались
чистоплотностью и приносили баланду в котлах такого сомнительного вида (не говоря уж о вкусе этой баланды), что варево это ели только совсем уж бедные зеки, которых не «грели» и которые не работали. В принципе, зоновскому начальству было все пофиг, пока начальник управления лично, без предупреждения, не завалился в эту зону. Что тут началось!..

«Цветная капуста»

Обычно все проверяющие (это относится, кстати, к любым проверяющим, в погонах и без) в колонии обязательно стремятся попасть в столовую и попробовать положняковую еду Жириновский, скажем, обязательно так делает и всегда хвалит обед.

Впрочем, на кухне к приезду дорогих гостей тоже готовятся — еду там варят не хуже, чем в ресторации. Другое дело проверка внеплановая. Тут-то все и открывается как есть.
И вот начальник управы завалился в столовую. Тут как раз привезли жрачку для арестантов. Едой это не назвать. Начальник, к ужасу всех присутствующих, попросил налить ему супа. Налили. Генерал с изумлением смотрел на мутную жидкость какого-то светло-коричневого, «говеного» цвета.

Он поначалу даже вежливо уточнил, что же дает супчику такой удивительный цвет? Что это за ингредиент? Ему ответили; капуста красит. «Цветная»? — начальник вопрошает. Нет, оказывается, обычная. Зек из столовой даже не врал. Гнилая капуста действительно дает такой цвет. И тут случилось самое страшное. Генерал взял ложку, зачерпнул супу из тарелки и поднес ложку ко рту. Проглотить жидкость ему было не суждено. Его глаза выпучились, в них было видно неподдельное изумление. Суп он выплюнул обратно.

Тараканы и жуки

«Пошли на кухню!» — скомандовал генерал. Ему захотелось посмотреть на место, где готовят такую удивительную пищу. Попав на кухню колонии-поселения, начальник понял, за счет чего достигается такой удивительный цвет и запах супа (да и всего остального). Сказать, что там царила антисанитария, значит не сказать ничего. По полу бегали мыши, на топчане валялись пьяные «повара». Какие-либо морозильные установки отсутствовали как класс. Пованивало… Тараканы маршировали стройными (и жирными) рядами повсюду. Они были как у себя дома. Точнее и правда дома.

На полу красовались многочисленные плевки. На стонлх были видны разводы от каких-то продуктов. Как будто «повара» друг в друга яйцами кидались. Не своими (впрочем, кто их знает). В картошке, сваленной тут же на полу, ползали какие жучки. Впрочем, почему жучки? Огромные жучищи! Побольше тараканов, пожалуй. Даже затруднительно было определить их породу. Видимо, спецвыводок этой колонии. Находка для селекционеров. «Повара» удивились приходу проверяющих, обильно и пьяно рыгнув в лицо генералу. «Хозяин» зоны понял — это провал.

Очевидцы до сих пор с содроганием вспоминают, как орал генерал. Сколько же нового о себе узнал «хозяин» зоны! Какие идиомы и сложносочиненные предложения с использованием ненормативной лексики выдавал генерал, ни разу не повторившись при этом. Начальник колонии в тот же день вынужден был писать рапорт об отставке

Игра на рояле

Мои «учителя» успокоили меня и сказали, что так не бывает, скоро меня поведут для игры на рояле. На мой вопрос что это такое, мне сказали, что я сам пойму когда это наступит.

Ближе к обеду дверь открылась и назвали мою фамилию. Я вышел и меня повели куда-то.
Это была та же дежурка, где меня обыскивали. Человек в гражданской одежде взял мою руку и накатывая ее валиком, нанес на пальцы черную краску. Потом он прикладывал каждый палец к какому-то бланку и так – все десять. Теперь я знал, что такое «играть на рояле» в местном значении этой фразы.

Во время этой процедуры человек этот очень ласковым, сочувственным тоном разговаривал со мной, убеждая в пользе моего добровольного признания в 15-20 эпизодах карманных краж и в этом случае, видя мое чистосердечное раскаяние, меня тут же отпустят домой, взяв обещание что я больше так не буду делать. Это был первый факт подтверждения того, о чем мне рассказывали в камере. Я только кивал согласно.

— Ну вот и правильно, вот и молодец! — одобрительно приговаривал он, заканчивая свое дело..

Вернувшись в камеру, я поделился впечатлениями. Они в один голос сказали, что это означает, что скоро меня вызовут к следователю на допрос. А еще они сказали, что это не тот следователь, который будет вести мое дело, а следователь при СИЗО. Тут же я получил подробнейший инструктаж о том, как я должен себя вести и что можно говорить и что нельзя. Через час все это мне пришлось применить на практике. За исключением одного – меня не били и мне не пришлось подставлять под удары лицо для очевидности побоев, как меня учили… Следователь долго пытался выявить во мне закоренелого карманника, а потом пообещал позвонить моим родителям и сказать им, что я жив и отпустил в камеру. Сокамерники мои потом посмеялись над этим и сказали, что он мог что угодно пообещать — все равно никогда не выполнит!

А потом про меня и вовсе забыли. Правда я уже знал, что все равно через 72 часа меня должны будут увезти к прокурору и он решит что со мной делать и меня отпустят под подписку о невыезде, если я буду делать все так, как мне говорят.

На обед была страшного вида и запаха похлебка, а вернее – серая, мутная вода с одним кусочком хлеба, а на второе – рожки с каким-то вонючим жиром вместо масла. На десерт – та же горячая вода. Вечером – хлеб и горячая вода. Надо признать, что уже на второй день я искренне радовался и рожкам и этой горячей воде! Поистине, человек ко всему привыкает и очень быстро.

Привык и к туалету… Если «по-маленькому» можно было в любой момент сходить в бачок, то «по-большому» — только один раз, утром. Всю камеру выводили в большой туалет на 5 «очков». Из бумаги там был только драный журнал Огонек… У кого утром «не получилось» , должен был терпеть до следующего утра, ибо в бачок это делать было нельзя – до утра он не выносился… С собой же брали и бачок и мыли его там, смазывая потом квачом, стоящем в растворе хлорки. За качеством этой работы следили сами «постояльцы» камер, так как если делать это не очень тщательно, то в камере будет сильный запах.

В камере

Мы поднимались по трапам с решетками по сторонам, проходили через какие-то решетчатые двери и в конце-концов оказались в какой-то комнате, где меня полностью обыскали, забрали шнурки из ботинок, ремень и сняли погоны и знаки с формы… Затем: «Вперед, стоять, лицом к стене, направо, вперед, стоять…» Большая и тяжелая дверь с какими-то засовами и замками. Очень шумная и вообще, такого отвратительного и почти непереносимого лязга ключей, запоров я никогда не слыхал… Конечно же, я прекрасно понимаю, что это ощущение – плод моего шокированного сознания и все же …

Я вошел в камеру, дверь за мной захлопнулась и с тем же лязгом закрылась на замки. Потом все стихло. Камера представляла собой небольшое помещение, половина которого представляла собой как бы деревянную сцену, отполированную долгим использованием до блеска… Над этой сценой – нарами было небольшое зарешеченное окно с маленькой форточкой. С наружной стороны окно было закрыто «намордником», так что видно было только маленькую полоску неба. Но это я узнал только утром.

В одном углу камеры был ржаво-черный железный умывальник, а в другом стоял накрытый крышкой обычный двадцатилитровый эмалированный бачок, какие есть в каждом доме. Сознание отметило, что вот это и есть та самая параша… На стене – небольшая деревянная полка, на которой были алюминиевые кружки, миски и пара пачек сигарет «Прима».

На нарах лежал мужчина и внимательно разглядывал меня. Я поздоровался, машинально сказав «добрый вечер», чем вызвал усмешку у лежащего и реплику о том, что вряд ли этот вечер можно назвать добрым. Я согласился с этим, сказал как меня зовут и, положив куртку на нары, присел на уголок, с трудом пытаясь заставить работать свое сознание… Взгляд почему-то зафиксировался на стене. Это была серая, покрытая как бы пупырчатой штукатуркой поверхность. Совсем как на судне – пробковое изолирующее покрытие в некоторых помещениях… Первая мысль, пришедшая в голову, была о том, что если разбежаться и удариться головой об эту стену, то голову разбить не удастся…

— Ложись спать, утром подумаешь обо всем. Все равно сейчас ничего умного не придумаешь! — сказал Сергей, как он представился.

Я лег, пытаясь устроиться. Спать на плоской деревянной поверхности – не на перине. Я в то время не был еще таким как сейчас и улечься так, чтобы нигде не давило, было невозможно. Единственное, что я устроил хорошо – голову, так как у меня была куртка и я сложил ее вместо подушки. Постепенно мои мысли становились все более вязкими и простыми. Незаметно я погрузился в липкое забытье, во время которого приходилось часто менять положение тела, безуспешно пытаясь найти удобное положение. Среди ночи я очнулся. В камере стало очень холодно и я вынужден был лишиться подушки, накрывшись тонкой курткой. За окном было темно. Сон пропал. Я лежал и вновь и вновь пытался восстановить все, что со мной произошло и понять, почему это все так случилось. Ни одного вразумительного ответа на мои вопросы не возникло. Я лежал с открытыми глазами и смотрел на лампочку, которая постоянно светила в нише, закрытой решеткой.

— Ну вот, даже лампочка здесь за решеткой,- подумал я и в это мгновение раздался лязг ключей и запоров.

«Riot Days», Мария Алехина

Она сказала, что пришла в храм, начала протирать подсвечники и потом увидела «какие-то действия». «Какие действия?» — уточнил прокурор. «Подпрыгивания, четкие спланированные подпрыгивания», — ответила свечница.

Обложка книги Марии Алехиной Riot Days / Macmillan Publishers, Metropolitan Books

Мария Алехина собрала клочки воспоминаний про ту самую акцию в храме, суд и тюрьму и соединила в книжку, которую можно прочесть за полтора часа. Эта книжка из того времени, когда банда Pussy Riot еще не стала брендом и состояла из панкушек, целующих сотрудников милиции в метро. Тогда в России все говорили слово «революция», чтобы потом начать говорить слово «амнистия». С Алехиной можно немного посмеяться и можно, конечно, погрустить — из-за тюрьмы, из-за людей или из-за того, что всеобщая наивность тех лет осталась в прошлом. Особенно интересно, что книга о женской тюрьме — такой литературы на русском языке меньше, чем о тюрьме мужской. Так что можно считать Riot Days еще одним манифестом русского феминизма. Причем манифест этот довольно нескучный.

История от первого лица.

Два «воронка» стояли недалеко от железной дороги. За почти четыре месяца проведенные в тюрьме, я жаждал вольного воздуха. Пока шли к машинам, в окружении солдат, я глядел вдаль на сосновый лес. Он казался мне волшебно-сказочным, там травка молодая, птицы поют, там нет блатных законов , там- свобода. Но бежать невозможно.
Пока ехали до Одляна, все молчали. Ожидание неизвестного давило на всех.
В Одляне нас сразу отвели на карантин в штрафной изолятор. Заперли нас в карцеры, предварительно разделив на группы. Свое барахло мы бросили на нары и тихо разговаривали.
Следующим днем в наше окно, которое было довольно не близко от земли, заглянул подтянувшись воспитанник.Висеть с обратной стороны ему было тяжело, он смешно корчил рожу, но произнес твердым голосом:
-Эй, кишки дорожные, живо одежду кидайте: Штаны, трусы- живо.
Нормального барахла не было ни у кого, пропихнули ему куртку. Он спрыгнул, и мы слышали, как он просил одежду у следующего окна.
Набрав полные руки барахла, он скрылся в жилой зоне.

Ультиматум и мир

Последнюю точку во всей этой эпопее поставила жена. Ей намекнули, что все равно отберут у нас эту квартиру и заставят нас уехать. В ответ она намекнула, что лучше бы им успокоиться и выбросить эту мысль из головы, так как за год работы на учете и распределении жилья она узнала много такого, обнародование чего вряд ли пройдет незамеченным. А еще она добавила, что жить мы будем здесь и уезжать не собираемся, так как наша совесть чиста перед людьми и мы спокойно смотрим в глаза всем.
Зная ее нрав и характер, они ни на секунду не сомневались, что она сделает это.

На том все и закончилось. Впоследствии, постепенно, все наши гонители кроме директора училища и секретаря горкома, стали нашими почитателями. Мы прекрасно общались с ними по работе, решали общие проблемы, встречались за столом на банкетах разного уровня и практически все они не раз говорили, что ошибались тогда… И я им с легким сердцем все простил.

Про Олю и бизнес

Оле с мужчинами не везло, был муж, но он бросил её с новорожденной дочерью, потому что та родилась с отклонениями. Оля духом не упала и организовала небольшой бизнес, который неплохо работал и кормил и её, и дочку. Конечно, молодой и активной Ольге хотелось мужского тепла. И однажды она познакомилась с замечательным мужчиной, которого звали Сергеем. Правда, ему ещё год нужно было досидеть. Но осудили его ни за что, его подставили.

Друзья Оли старались убедить её порвать с ним переписку, но влюбленная особа показывала подругам письма, в которых заключённый нежно признавался ей в любви. Лена познакомилась с семьёй Сергея и начала вместе с его сестрой возить передачки. Примерно в это же время влюбленные расписались. Когда он вышел, то сразу переехал в квартиру Ольги и с собой взял сына от другой женщины. И вместо того, чтобы найти работу, Сергей стал отдыхать. Иногда он покупал Оле цветы, конфеты и бижутерию. Но большую часть времени лежал на диване и курил сигареты.

Ольга работала теперь на четверых. И в какой-то момент начала замечать, что из сейфа в офисе стали пропадать деньги. Сначала она грешила на собственную растерянность из-за перманентного состояния счастья, в котором она пребывала последние месяцы. Пропажа денег стала регулярной. Пропадали крупные суммы, десятки тысяч рублей. Оля решила сменить замок на сейфе. Это помогло на пару недель. Потом всё возобновилось. Тогда озадаченная бизнес-вумен установила в офисе скрытую камеру. И буквально на следующий день увидела на записи собственного благоверного, который своими ключами открывает и дверь в офис, и сейф. Большую часть денег он тратил на общак, часть — на рестораны для себя и совсем маленькую часть — на подарки для жены. Конечно, после того, как тайное стало явным, Ольгину влюблённость сняло, как рукой. Сергея с сыном она выгнала, и осталась жить со своей маленькой дочкой, отдавая свою любовь ей и бизнесу.

• Почему люди улыбаются, когда их фотографируют?
• Подложил свинью: эта семья не рассчитывала на ТАКОЕ прибавление
• Что такое «ловушка нищеты»?
• Кресты-голубцы: позабытая похоронная традиция славян
• Люди с высоким уровнем тестостерона любят раздражать других людей

Соседи

Дверь открылась и в камеру вошли двое. Дверь за ними так же шумно закрылась. Один мужчина был довольно пожилой, лет пятидесяти, а второй – лет тридцати. Тот что постарше, сел совсем как и я, когда прибыл, на край и глядя в одну точку, стал качаться вперед-назад. Молодой же просто лег, набросив куртку на голову и почти сразу захрапел, заполняя камеру запахом перегара.

Сна уже не было и я просто лежал, вспоминая всю свою жизнь. Мысли мои постоянно возвращались к одному – как там мои, ведь ни родители ни жена не знают где я и что со мной. Я должен был прийти вечером и не пришел… Все усугублялось тем, что отец лежал тяжело больной…

Наступило утро. Умылся и опять лег. Вскоре принесли завтрак – горячая вода в кружку и кусок хлеба. Все это передавалось через специальную форточку в двери. После горячей воды и довольно свежего хлеба стало как-то полегче и видимо не только мне. Сергей заговорил первым, обращаясь ко мне.

В ответ на его вопрос, я рассказал, что со мной произошло вечером. К разговору подключился тот, что помоложе.

— Не с…ы, в зону не пойдешь, если умно себя вести будешь, — на что я ответил, что неплохо бы еще и знать, что такое умно себя вести в таких обстоятельствах.

И тогда начался мой ликбез. Первое, что я узнал – это то, каким я был идиотом там, в ментовке, когда сам, своими руками доставал из карманов вещи и чисто, без оговорки подписал протокол.

Потом они рассказывали мне о том, что будет дальше. Шаг за шагом – что будет и как себя вести при этом и к чему это приведет. Все было настолько ново для меня, что я с ужасом понимал в тот момент, что все до единого «капканы», о которых мне рассказывали, были бы мои — во все до единого я бы попался …

Самое страшное было – полная безызвестность и ощущение того, что обо мне забыли, что никто в мире не помнит обо мне и не знает, где я и что я в беде. Мысль о том, что я вообще могу здесь остаться, забытый, совсем как у Дюма в «Графе Монте-Кристо», сверлила мозг.

ТЕЛЕМАСТЕР

— Петрович, починишь телевизор? – спрашивал у заключённого некий офицер из персонала тюрьмы.
— Отчего ж не починить, приносите, — отвечал заключённый.
— Спасибо тебе, Петрович, за ремонт, — звучало в зоне через несколько дней. – Дай Бог тебе на волю поскорей выйти, — такие слова чаще всего и служат платой за какую-то работу заключённого.
И бывает, что умельцам даже отдельную камеру выделяют под мастерскую…
Но слаб, слаб духом человек…. И стали служащие замечать блестящие глазки Петровича, и ни с чем несравнимый запашок перегара от него чуяли. А обыск в его отдельных апартаментах ничего не давал. Сам он из камеры никуда не выходил, выполняя очередной срочный заказ. А вечером был, мягко говоря, навеселе.
— Петрович, лучше сам прекрати, — увещевали его тюремщики, но тот только ухмылялся в ответ.
Если человек в тюрьме делает что-то запрещённое, и никто не может его поймать, то такие люди становятся очень уважаемыми в зоне. Всем заключённым хочется поиздеваться над охраной. Это один из видов развлечения в тюрьме.
Но опять же, сколь верёвочка не вейся…. В один прекрасный день в камеру к телемастеру Петровичу вошли с очередной проверкой. А у того, как всегда, всё в порядке, и нет ни претензий, ни замечаний. И тут… оно и случилось! Лишь только собралась, было, комиссия камеру покинуть, как раздался …выстрел!!!
Это был характерный звук: «Ба-бах!», который несомненно узнали и поняли все присутствующие, потому что сразу характерно запахло сивухой. Оказалось, что бражку заводил Петрович в одном из …кинескопов, десяток которых имелись у него в камере.
— И где ты только дрожжи берёшь, Петрович, — усмехаясь, спросил начальник тюрьмы.
— Сами заводятся, — отвечал Петрович. – Ну…, гражданин начальник, раз уж нашли, дайте хоть кружечку отведать напоследок.
— Нет, Петрович. Ты же сам знаешь, что не положено, — отвечали ему.
— Знать-то знаю, — усмехался тот в ответ. – Но думаю, что я ещё чего-нибудь придумаю.
— Где дрожжи-то берёшь, расскажешь?
— Нет, не моя это тайна.

А тайна эта — стара, как мир. Любой выпивоха, в любой русской деревне знает, что сырые дрожжи можно сделать из обычного хлеба. Надо лишь слегка смочить хлебный мякиш, сунуть его в кастрюльку, которую поставить в тёплое место. Через недельку – дрожжи готовы.
Голь на выдумки хитра, – гласит поговорка. Но русская голь – вдесятеро хитрее…

«Корреспондент Гаскаров в аду и другие истории», Петр Силаев

Мы целыми днями вышагивали по бетонному двору с наркодилерами и налетчиками, играли в настольный теннис, в «двадцать одно», грызли яблоки, но мысли мои были далеко — в вечно заснеженном аду Можайского централа, где очевидные бандиты и злодеи хотят мучить меня в течение следующих 13 лет. Зачем? Почему эти люди вообще есть? Ну, вот посадят они меня, даст им Стрела (бывший мэр Химок Владимир Стрельченко) премии — а дальше-то что? Что они с ними будут делать? Ну, поедут на шашлыки, напьются, будут стрелять из табельного оружия — а дальше что? Тьма.

Обложка книги Петра Силаева «Корреспондент Гаскаров в аду и другие истории» / Издательство сommon place

Петр Силаев, он же Петя Косово, он же DJ Stalingrad, он же Пит — автор «Исхода», евангелия антифашистского ультранасилия нулевых. Власти России считают его организатором погрома администрации Химок в 2010-м, когда триста или четыреста по-летнему одетых людей пришли порисовать граффити на стенах учреждения и пострелять из травматов. Сам Петр на эти обвинения ответил бы что-нибудь в духе: «У этого погрома не было ни единого шанса не случиться, ведь сама ситуация вела к нему». Силаев уехал в Европу, чтобы не оказаться за решеткой, и стал писать тексты о своих приключениях в разных странах, об испанской тюрьме, о беспорядках, об анархистах и Интерполе. Открывает сборник записанный Петром рассказ его друга Алексея Гаскарова, который на некоторое время попал в можайский СИЗО по подозрению в участии в химкинской истории. В изоляторе он испытал все радости общения с подментованными блатными. Предисловие к книге Гаскаров писал из СИЗО «Бутырка», где оказался в рамках уже «Болотного дела».

Версия

Какое же это счастье — попасть домой, прекрасно понимая, что этого могло и не произойти! Жена была черная от переживаний… То, что я услыхал от нее, было как молния, осветившая окрестности!

Оказывается, когда все мои родные сбились с ног, безуспешно разыскивая мои следы, человек из руководства порта задал показавшийся ей странным тогда вопрос: «Что там с Вашим мужем случилось, неприятности? Помощь не требуется?»

Все встало на свои места. Еще больше все прояснилось гораздо позже, когда я узнал, что начальник того отделения, люди которого меня задержали, в течение трех лет был начальником отделения милиции нашего поселка…

Но, как говорится, догадки к делу не подошьешь…

Первое, что я сделал – поехал в Отдел кадров пароходства и обратился к инспектору по штурманам, с которым работал многие годы, о моей характеристике за все время работы. Вот что мне нравится в старых, надежных, проверенных и умных друзьях – они помогают, ничего не спрашивая. Вот и этот спросил только:

— Что, туго?

— Очень.

— Тогда по максимуму напишу.

И он действительно, написал такую, по максимуму, характеристику.

А были и другие. Поехал я в краевое управление КГБ — там работали ребята, с которыми мы ходили на «Шаляпине». Приняли радушно, поговорили, но помогать не стали.

Время от времени мне нужно было ездить во Владивосток, к следователю. Очень мне тогда пригодились те уроки, что получил в камере. Практически все шло так, как мне расписали мои учителя. Все ловушки и капканы типа «расскажи что-нибудь и все закончится» или «докажи свою лояльность следствию любыми признаниями и в суде будет хорошее отношение к тебе» и многие другие — все это было. Пойди я на любую из этих уловок и присочини чего — вполне мог бы получить реальный срок.

Театр строгого режима

Осуждённый, про которого расскажу вначале, вовсе не герой нашей истории, но без него невозможно понять все перипетии сюжета.
Старый зек по кличке Фокич — персонаж с трагичной судьбой. Сел он за убийство. С учётом того, что преподавал в университете, дали ему меньше меньшего — четыре года. Другой бы радовался, но этот вообще не хотел сидеть и написал заявление о пересмотре. Новый суд впаял ему восемь лет. Тут уж любой бы стал возмущаться. Фокич тоже не стерпел и сочинил очередную жалобу. В итоге получил вместо восьми двенадцать. Сколько после он трепыхался, приговор оставили без изменений.

Утром была физзарядка, потом поели в столовой.

После короткого перекура, отправились в школу.
Учились до обеда, потом одевали рабочую одежду и шли работать.
В колонии, в промзоне была мебельная фабрика, делали на ней диваны. Я должен был их упаковать и погрузить. Работа была тяжелая, но мне нравилось.

В колонии две власти. Актив-помощники администрации. Над активом- рог зоны.
Вторая элита колонии- воры. Один вор зоны и по одному вору в каждом отряде. Они не работали. Были еще шустряки, они понемногу воровали.
Воры и актив между собой жили дружно, будто все земляки.
Начальство колонии на воров не обращало внимания во избежание массовых беспорядков, так как они были в авторитете. Воры своим авторитетом держали в колонии порядок и сами грубых нарушений не допускали. Вор мог нажраться водки и ему ничего не было за это. Вор мог гулять свободно по поселку.

Криминальные, тюремные истории: за что могут убить?

« Я крыса, бейте меня». Удары по зэку были частые, так как у изнеможденного и ослабевшего от избиения бедолаги не хватало сил кричать, но его заставляли крикнуть ударами палок, и он отчаянно старался выкрикнуть: «Я крыса, бейте меня».
Когда его затолкали в барак, мне уже стало известно, за что так страдает этот заключенный. Он украл пачку сигарет. Возможно, такая жестокость не была бы к нему предпринята, но он постоянно воровал и постоянно попадался. Он обычный клептоман, а у зэков, как и мусоров нет «скачухи» для таких людей. Эти люди, воруя в очередной раз, думают, возможно, в этот раз фартанет, он просто получает «кайф», когда украденное на короткое время оказывается в его руках. Но распорядиться украденным ему не удается. Шли всегда к нему, находили украденные вещи, кстати, много зэков его прощали, не поднимали шума. Но есть ведь «правильные», кровожадность которых, заставляла их бежать к «людям» в общий дом и «поднимать базар».
«Крысу» водят по баракам, где каждый порядочный или желающий может его бить сколько угодно. В ход могут идти палки, табуретки и т. д. все за исключением ног. Ногами бить не канает. Желающих размяться зэков, всегда находится большое количество, некоторые ходят за ним в каждый барак, наслаждаясь зрелищем, другие участвуют в садистском развлечении.
После таких избиений зэки долго не встают с нары, могут пролежать месяц. Вот и этот бедолага, в очередной раз отлежавшись, пошел в баню, где «прихватил» чью-то «мыломойку» — барсетка, где все банные принадлежности: мыло, мочалка, паста и пр. Конечно, его в очередной раз пытались побоями отучить от воровства, но толком не оклемавшись, он уже не смог выдержать адова круга, его сердце остановилось на третьем бараке.

Шуточка от цирика

Бывший уголовник обещал капитану-тюремщику порезать… его тещу на ремни!
В одном из региональных управлений ФСИН не так давно вышло странное, если не сказать больше, распоряжение. Все его сотрудники должны были указать свои данные: паспортные, налоговые, домашний адрес, домашний телефон, номер мобильника, декларации. И все эти данные были размещены в открытом доступе в Интернете. Причем «отказ от исповеди» грозил самыми строгими наказаниями вплоть до увольнения. Но один находчивый капитан и здесь нашел свою выгоду. Да еще какую! Его хорошо поймут и его поступок одобрят многие российские мужчины, уставшие от деспотизма того, что по жизни носит название «мама жены».

«Надзирать и наказывать», Мишель Фуко

О том, что наказание вообще и тюрьма в частности принадлежат к политической технологии тела, я узнал не столько из истории, сколько из настоящего. В последние годы во всем мире произошли тюремные бунты. В их целях, лозунгах, в том, как они развивались, было, несомненно, нечто парадоксальное. Бунты против всего состояния физического убожества, сохраняющегося более столетия: против холода, духоты и скученности, против обветшалых помещений, голода и избиений. Но также бунты против образцовых тюрем, против транквилизаторов, изоляции, медицинского обслуживания, воспитания. Были ли это бунты, преследующие чисто материальные цели? Или противоречивые бунты: против обветшалости и упадка, но и против удобств, против надзирателей, но и против психиатров?

Обложка книги Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать» / Совместная издательская программа Ad Marginem с музеем «Гараж»

Считается, что тюрьма стала общим местом в Государстве благодаря тому, что она очевидно более гуманна, чем смертная казнь или пытки. Однако, по мнению Мишеля Фуко, повсеместная победа тюрьмы связана в первую очередь с тем, что изменился сам механизм осуществления власти над человеком. Новая Власть претендует на полный контроль всей деятельности подданных, а значит — хочет добиться всеобъемлющей власти над телом человека. Власть проповедует дисциплинарность и требует полного соответствия этой дисциплинарности — в тюрьме, армии, школе, больнице или на заводе с оптимизированным производством. Сложно отрицать, что при работе над «Надзирать и наказывать» Фуко использовал свой опыт «Группы информации по тюрьмам» (ГИТ) — инициативы, у истоков которой он стоял. Задачей ГИТ было донести голос французских заключенных до общества, рассказать о проблемах содержащихся в тюрьмах. «Мы хотим знать, что представляют собой тюрьмы: кого и как отправляют туда, за что, что там происходит…», — писал Фуко в манифесте группы.

Об авторе

Ирина Агапеева, писательница-романистка

В 90-х Ирина была осуждена за нападение на сотрудников управления по борьбе с организованной преступностью (УБОП): «Я была обычной 18-летней девушкой, мечтала стать журналистом, училась в институте в Симферополе. Однажды вечером мы шли с братом (он на несколько лет меня старше) домой, как вдруг на него напали трое мужчин. Мы были уверены, что это какие-то преступники. У меня с собой был мундштук, а у них есть острый наконечник, чтобы очищать от табака. Когда я увидела, что брат упал без сознания, я достала мундштук и ударила им одного из нападавших. Тут появились рации, оказалось, что это сотрудники управления по борьбе с организованной преступностью (УБОП), спецподразделение «Сокол». Как они объяснили, у них в тот момент якобы было спецзадание, и они посчитали нас с братом отвлекающим маневром. Намного позже выяснилось, что это было неправдой». В заключении Ирина провела практически год, после того как ее осудили, ее направили в транзитную тюрьму в Днепре, куда привозят людей со всей страны для дальнейшего распределения по колониям, а затем — в колонию в Днепродзержинск, где также содержатся женщины со всей Украины. Матери Ирины с помощью адвоката удалось вернуть дело на дорасследование, в ходе которого были обнаружены грубейшие ошибки в судопроизводстве. И вместе с братом она попала под амнистию. 

Ирина стала соавтором нашего проекта, потому что она хочет развенчать мифы о тюрьмах и людях, которые там содержатся: «Советская система нанесла огромный урон всем нам, и от нее надо избавляться. Если мы хотим жить в цивилизованном обществе и в правовом государстве, то кошмару, о котором я вам рассказала, не может быть места в нашей стране. Я хочу, чтобы люди знали, что происходит в современных тюрьмах в нашей стране, чтобы у них не было оправдательной фразы «а я не знал».