Да! теперь

Пой же, пой. На проклятой гитаре…

Пой же, пой. На проклятой гитареПальцы пляшут твои в полукруг.Захлебнуться бы в этом угаре,Мой последний, единственный друг.Не гляди на ее запястьяИ с плечей ее льющийся шелк.Я искал в этой женщине счастья,А нечаянно гибель нашел.Я не знал, что любовь — зараза,Я не знал, что любовь — чума.Подошла и прищуренным глазомХулигана свела с ума.Пой, мой друг. Навевай мне сноваНашу прежнюю буйную рань.Пусть целует она другова,Молодая красивая дрянь.Ах постой. Я ее не ругаю.Ах, постой. Я ее не кляну.Дай тебе про себя я сыграюПод басовую эту струну.Льется дней моих розовый купол.В сердце снов золотых сума.Много девушек я перещупал,Много женщин в углах прижимал.Да! есть горькая правда земли,Подсмотрел я ребяческим оком:Лижут в очередь кобелиИстекающую суку соком.Так чего ж мне ее ревновать.Так чего ж мне болеть такому.Наша жизнь — простыня да кровать.Наша жизнь — поцелуй да в омут.Пой же, пой! В роковом размахеЭтих рук роковая беда.Только знаешь, пошли их на х*йНе умру я, мой друг, никогда.

Биография и творчество Сергея Есенина

Родился Сергей Есенин в селе Константиново Кузьминской волости Рязанского уезда Рязанской губернии, в крестьянской семье. Отец — Александр Никитич Есенин (1873—1931), мать — Татьяна Фёдоровна Титова (1875—1955). Сёстры — Екатерина (1905—1977), Александра (1911—1981), единоутробный брат — Александр Иванович Разгуляев (1902—1961).

В 1904 году Есенин пошёл в Константиновское земское училище, по окончании которого в 1909 году начал учёбу в церковно-приходской, второклассной учительской школе (ныне музей С. А. Есенина) в Спас-Клепиках.

По окончании школы, в августе 1912 года, Есенин переехал в Москву и начал работать в мясной лавке купца Крылова, где служил старшим приказчиком его отец. В это время Есенин жил в Общежитии одиноких приказчиков во владении купца Н. В. Крылова (сейчас там располагается Московский государственный музей С. А. Есенина). Позже Есенин находит работу в типографии И. Д. Сытина.

В 1913 году поступил вольнослушателем на историко-философское отделение в Московский городской народный университет имени А. Л. Шанявского. Работал в типографии, был дружен с поэтами Суриковского литературно-музыкального кружка.

Литератор

В 1914 году в детском журнале «Мирок» впервые опубликованы стихотворения Есенина. Первое его стихотворение «Береза» было опубликовано под псевдонимом «Аристон».

В 1915 году Есенин переехал из Москвы в Петроград, читал свои стихотворения А. А. Блоку, С. М. Городецкому и другим поэтам. В апреле на одном из литературных вечеров Есенин познакомился с искровцем, литератором-рецензентом, членом ЦК РСДРП Щеколдиным Ф. И. (Повар).

Поэзия

С первых поэтических сборников («Радуница», 1916; «Сельский часослов», 1918) выступил как тонкий лирик, мастер глубоко психологизированного пейзажа, певец крестьянской Руси, знаток народного языка и народной души.

В 1919—1923 годах входил в группу имажинистов. Трагическое мироощущение, душевное смятение выражены в циклах «Кобыльи корабли» (1920), «Москва кабацкая» (1924), поэме «Чёрный человек» (1925). В поэме «Баллада о двадцати шести» (1924), посвящённой бакинским комиссарам, сборнике «Русь Советская» (1925), поэме «Анна Снегина» (1925) Есенин стремился постигнуть «коммуной вздыбленную Русь», хотя продолжал чувствовать себя поэтом «Руси уходящей», «золотой бревенчатой избы». Драматическая поэма «Пугачёв» (1921).

После опубликованной Н. И. Бухариным в центральном партийном органе газете «Правда» статьи «Злые заметки», утверждавшей, что Есенин «представляет самые отрицательные черты русской деревни», и призывавшей дать по «классово чуждой» есенинщине «хорошенький залп», вокруг имени поэта развернулась широкая кампания травли. В результате длительное время книги поэта не издавались. Однако, это не предотвратило его признания народом. На стихи Есенина повсеместно пелись песни, распространялись его переписанные от руки сборники. Как заметил литературовед Д. М. Фельдман, «Злые заметки» не столько отражали литературную позицию Бухарина, сколько преследовали цель публично контратаковать литераторов, связанных с Троцким. Многолетний соратник Троцкого Александр Воронский, попытавшийся вступить в дискуссию с Бухариным и «защитить память» Есенина, был снят с поста редактора журнала «Красная новь».

Источник — https://ru.wikipedia.org/wiki/Есенин,_Сергей_Александрович

Сыпь, гармоника. Скука… Скука…

Сыпь, гармоника. Скука… Скука…Гармонист пальцы льет волной.Пей со мною, паршивая сука,Пей со мной.Излюбили тебя, измызгали —Невтерпеж.Что ж ты смотришь так синими брызгами?Иль в морду хошь?В огород бы тебя на чучело,Пугать ворон.До печенок меня замучилаСо всех сторон.Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.Пей, выдра, пей.Мне бы лучше вон ту, сисястую, —Она глупей.Я средь женщин тебя не первую…Немало вас,Но с такой вот, как ты, со стервоюЛишь в первый раз.Чем вольнее, тем звонче,То здесь, то там.Я с собой не покончу,Иди к чертям.К вашей своре собачьейПора простыть.Дорогая, я плачу,Прости… прости…

Сорокоуст (А. Мариенгофу)

Трубит, трубит погибельный рог!Как же быть, как же быть теперь намНа измызганных ляжках дорог?Вы, любители песенных блох,Не хотите ль пососать у мерина?Полно кротостью мордищ праздниться,Любо ль, не любо ль, знай бери.Хорошо, когда сумерки дразнятсяИ всыпают вам в толстые задницыОкровавленный веник зари.Скоро заморозь известью выбелитТот поселок и эти луга.Никуда вам не скрыться от гибели,Никуда не уйти от врага.Вот он, вот он с железным брюхом,Тянет к глоткам равнин пятерню,Водит старая мельница ухом,Навострив мукомольный нюх.И дворовый молчальник бык,Что весь мозг свой на телок пролил,Вытирая о прясло язык,Почуял беду над полем.2Ах, не с того ли за селомТак плачет жалостно гармоника:Таля-ля-ля, тили-ли-гомВисит над белым подоконником.И желтый ветер осенницыНе потому ль, синь рябью тронув,Как будто бы с коней скребницей,Очесывает листья с кленов.Идет, идет он, страшный вестник,Пятой громоздкой чащи ломит.И все сильней тоскуют песниПод лягушиный писк в соломе.О, электрический восход,Ремней и труб глухая хватка,Се изб древенчатый животТрясет стальная лихорадка!3Видели ли вы,Как бежит по степям,В туманах озерных кроясь,Железной ноздрей храпя,На лапах чугунных поезд?А за нимПо большой траве,Как на празднике отчаянных гонок,Тонкие ноги закидывая к голове,Скачет красногривый жеребенок?Милый, милый, смешной дуралей,Ну куда он, куда он гонится?Неужель он не знает, что живых конейПобедила стальная конница?Неужель он не знает, что в полях бессиянныхТой поры не вернет его бег,Когда пару красивых степных россиянокОтдавал за коня печенег?По-иному судьба на торгах перекрасилаНаш разбуженный скрежетом плес,И за тысчи пудов конской кожи и мясаПокупают теперь паровоз.4Черт бы взял тебя, скверный гость!Наша песня с тобой не сживется.Жаль, что в детстве тебя не пришлосьУтопить, как ведро в колодце.Хорошо им стоять и смотреть,Красить рты в жестяных поцелуях,—Только мне, как псаломщику, петьНад родимой страной “аллилуйя”.Оттого-то в сентябрьскую скленьНа сухой и холодный суглинок,Головой размозжась о плетень,Облилась кровью ягод рябина.Оттого-то вросла тужильВ переборы тальянки звонкой.И соломой пропахший мужикЗахлебнулся лихой самогонкой.

Примечания к стихотворению Есенина «Письмо к женщине»

Автограф «Письма к женщине» неизвестен. Рукопись Есенина, которая являлась первоисточником публикации в З. Вост. (21 ноября, № 733; Р. сов.; Стр. сов.), была, по-видимому, утрачена в 1926-1927 гг.

Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с уточнением ст. 41 («Незрело знающий работу» вместо «Но зрело знающий работу») по другим экземплярам Стр. сов. {В наборе, с которого тиражировалась Стр. сов., буква «е» имела дефект, в результате чего ее отпечаток на бумаге нередко можно было принять за «о». Поэтому в ряде экземпляров Стр. сов. (в том числе и в использованном как наб. экз.) в ст. 41 «Письма к женщине» слова «Не зрело» выглядят как «Но зрело». Это последнее начертание было воспроизведено по наб. экз. в Собр. ст., 2, с. 133, а затем — в большинстве книг Есенина, выпущенных в 1926-1990-х гг. Исключением стали некоторые издания, подготовленные С.П.Кошечкиным (начиная с кн.: Есенин С. Плеск голубого ливня. М., 1975). Печатая ст. 41 со словом «незрело», С.П.Кошечкин опирался прежде всего на суждение Н.К.Вержбицкого, бывшего в 1924 году сотрудником «Зари Востока» и имевшего отношение к первой публикации «Письма к женщине» (см. кн. Н.Вержбицкого «Встречи с Есениным: Воспоминания», Тбилиси, 1961, с. 101). Отчетливый текст ст. 41 с «не зрело» см., например, в одном из экземпляров Стр. сов., имеющемся в книгохранилище Российской государственной библиотеки (шифр Z 73/220)} и всем остальным источникам. Датируется по Собр. ст., 2.

В письме от 20 декабря 1924 года Есенин спрашивал Г.А.Бениславскую: «Как Вам нравится „Письмо к женщине?“» Ее ответ содержался во встречном письме от 25 декабря: „Письмо к женщине“ — я с ума сошла от него. И до сих пор брежу им — до чего хорошее оно!» (Письма, 262). 27 декабря 1924 года она вновь писала: «А „Письмо к женщине“ — до сих пор под этим впечатлением хожу. Перечитываю и не могу насытиться» (Письма, 264).

Печатные отклики на «Письмо к женщине» были немногочисленны. Анонимный рецензент Р. сов. усмотрел в нем (а также в «Письме от матери»), лишь «риторические объяснения» («Красная газета», веч. вып., Л., 1925, 28 июля, № 185; вырезка — Тетр. ГЛМ), тогда как В.А.Красильников назвал «Письмо…» «автобиографической исповедью» (журн. «Книгоноша», М., 1925, № 26, 31 июля, с. 17). О «яростном попутничестве» поэта высказалось несколько критиков. Если В.Липковский писал, что «в эпоху диктатуры пролетариата, яростной борьбы за полную победу на идеологическом фронте опасно оставаться только попутчиком, хотя бы и „яростным“» (З. Вост., 1925, 20 февраля, № 809; вырезка — Тетр. ГЛМ), то И.Т.Филиппов (журн. «Лава», Ростов-на-Дону, 1925, № 2/3, август, (на обл.: июль-август), с. 73) и А.Я.Цинговатов отнеслись к этому высказыванию Есенина с сочувствием. Последний предварил слова Есенина о себе как «яростном попутчике» таким рассуждением: «Признаниями советской действительности в 1924 году никого не удивишь,— и все же есенинское „признание“ имеет свое социальное значение: ведь Есенин — поэт того поколения крестьянской середняцкой молодежи, которое врасплох было захвачено революцией, было выбито из колеи, колебалось между зелеными и красными, между махновщиной и большевизмом, металось между кулачеством и беднотой, выявляя свою неустойчивую двуликую природу, а теперь, вступив в зрелый возраст <…>, поуспокоилось, поодумалось, стало на путь попутчества и сотрудничества, с рвением окончательно прозревшего» (журн. «Комсомолия», М., 1925, № 7, октябрь, с. 61).

В.Липковский обратил внимание на музыкальность многих стихов, помещенных в Стр. сов.; в частности, по поводу «Письма к женщине» он писал: «…графическим начертанием стихов он подчеркивает их мелодическую сущность, любезно указывая своему читателю, где он должен сделать паузу, любезно руководя его интонацией » (З

Вост., 1925, 20 февраля, № 809; вырезка — Тетр. ГЛМ).

Выступая на вечере, посвященном Есенину, Мейерхольду, Луначарскому (Москва, Центральный дом актера, декабрь 1967 г.), Е.А.Есенина свидетельствовала, что адресатом «Письма к женщине» — бывшая жена поэта, З.Н.Райх (запись выступления — в архиве Ю.Л.Прокушева). Зинаида Николаевна Райх (1894-1939) в 1924 году была актрисой Государственного театра им. Вс. Мейерхольда (ГосТИМ) и женой его руководителя.

Хорошо с любимой в поле затеряться

Короткие стихи Сергея Есенина о любви

Слышишь — мчатся сани, слышишь — сани мчатся…

Слышишь — мчатся сани, слышишь — сани мчатся.
Хорошо с любимой в поле затеряться.
Ветерок веселый робок и застенчив,
По равнине голой катится бубенчик.

Эх вы, сани, сани! Конь ты мой буланый!
Где-то на поляне клен танцует пьяный.
Мы к нему подъедем, спросим — что такое?
И станцуем вместе под тальянку трое.

Не криви улыбку, руки теребя…

Не криви улыбку, руки теребя,
Я люблю другую, только не тебя.

Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо —
Не тебя я вижу, не к тебе пришел.

Проходил я мимо, сердцу все равно —
Просто захотелось заглянуть в окно.

Над окошком месяц. Под окошком ветер…

Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.
Дальний плач тальянки, голос одинокий —
И такой родимый, и такой далекий.

Плачет и смеется песня лиховая.
Где ты, моя липа? Липа вековая?
Я и сам когда-то в праздник спозаранку
Выходил к любимой, развернув тальянку.

А теперь я милой ничего не значу.
Под чужую песню и смеюсь и плачу.

Голубая кофта. Синие глаза…

Никакой я правды милой не сказал.
Милая спросила: «Крутит ли метель?
Затопить бы печку, постелить постель».

Я ответил милой: «Нынче с высоты
Кто-то осыпает белые цветы.
Затопи ты печку, постели постель,
У меня на сердце без тебя метель».

Ах, метель такая, просто черт возьми…

Ах, метель такая, просто черт возьми!
Забивает крышу белыми гвоздьми.
Только мне не страшно, и в моей судьбе
Непутевым сердцем я прибит к тебе.

Милая Пераскева…

Милая Пераскева,
Ведь Вы не Ева!
Всякие штуки бросьте,
Любите Костю.
Дружбой к Вам нежной осенен,
Остаюсь — Сергей Есенин.

Плачет метель, как цыганская скрипка

Плачет метель, как цыганская скрипка.
Милая девушка, злая улыбка,
Я ль не робею от синего взгляда?
Много мне нужно и много не надо.

Так мы далеки и так не схожи —
Ты молодая, а я все прожил.
Юношам счастье, а мне лишь память
Снежною ночью в лихую замять.

Я не заласкан — буря мне скрипка.
Сердце метелит твоя улыбка.

Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха…

Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха.
Выходи встречать к околице, красотка, жениха.

Васильками сердце светится, горит в нем бирюза.
Я играю на тальяночке про синие глаза.

То – не зори в струях озера свой выткали узор,
Твой платок, шитьем украшенный, мелькнул за косогор.

Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха.
Пусть послушает красавица прибаски жениха.

Упоенье — яд отравы…

Упоенье — яд отравы,
Не живи среди людей,
Не меняй своей забавы
На красу бесцветных дней.

Всe пройдeт, и жизни холод
Сердце чуткое сожмeт,
Всё, чем жил, когда был молод,
Глупой шуткой назовёт.

Берегись дыханья розы,
Не тревожь еe кусты.
Что любовь? Пустые грeзы,
Бред несбыточной мечты.

Ты ушла и ко мне не вернешься…

Ты ушла и ко мне не вернешься,
Позабыла ты мой уголок
И теперь ты другому смеешься,
Укрываяся в белый платок.

Мне тоскливо, и скучно, и жалко,
Неуютно камин мой горит,
Но измятая в книжке фиалка
Все о счастье былом говорит.